ДРАМСИБ

Человек, который хочет донести свою мысль

Новая пьеса новоалтайского драматурга Олега Канина «Крэк» вошла в лонг-лист конкурса «Время драмы».

Герой нашего сегодняшнего интервью родился в Новоалтайске, ходил в школу № 166. Сейчас Олегу – двадцать четыре года, он уже лауреат VII Международного конкурса современной драматургии, его первую пьесу «Престиж» презентовал в своем театре всемирно известный британский режиссер Том Стоппард. В Белгороде проводили пятидневную читку его пьес, и алтайские театры тоже постепенно начинают интересоваться творчеством земляка. Олег окончил  юридический факультет  ААЭП, отслужил в армии и сейчас получает второе образование – режиссерское.

— Здравствуйте, Олег. С чего начался ваш творческий путь? Как вы стали писать пьесы?

— Как наиболее правдиво ответить на ваш вопрос? С авторского кинематографа, наверное. Я люблю кино, поэтому сейчас получаю второе высшее образование по специальности «режиссура». Я просто начал интересоваться кино, много смотреть, это и вдохновило. Плюс литература. Когда человек приобретает какой-никакой эстетический, читательский опыт, ему хочется высказаться самому. Кто-то выбирает музыку, кто-то – прозу. Я выбрал драматургию. Первая моя пьеса – «Престиж». Героев и их взаимоотношения я наблюдал в жизни. Камиль – это я на тот момент. Его товарищи – футбольные фанаты – мои знакомые. Это люди разных возрастов, разных социальных слоев, с разными потребностями. Интересно рассматривать их борьбу за что-то в жизни. Мне хотелось посмотреть, что из этого получится, толкало вперед любопытство.

Я не мог сесть за стол с мыслью, что я драматург. Я и сейчас не могу сказать, что являюсь писателем. У меня всегда были идеи, с раннего возраста что-то возникало в голове, хотелось написать о том, что меня волнует. И все мои творческие порывы принимали форму диалога. В итоге я написал «Престиж». В декабре, кстати, или в январе «Престиж», возможно, выйдет на сцене МТА. Будет – здорово, не будет – не расстроюсь.

Драма для меня – наиболее удобная форма, наиболее свободная, не ограничивающая мои замыслы. Безусловно, она имеет свои законы, но они более удобны, нежели законы поэзии, например. Тем более, в поэзии есть Бродский, а в прозе – Достоевский.

— Кому первому показали результат своих творческих поисков?

— Я почти сразу отправил его на конкурс. По неопытности (наверное, все начинающие драматурги совершают эту ошибку) я начал предлагать эту пьесу театрам. Естественно, отклика не получил. И сейчас-то не особо отвечают. Даже Чехов, когда написал свои первые пьесы, предлагал их к постановке, ему отказывали. И совершенно случайно я увидел объявление о международном конкурсе, послал «Престиж» туда. Люди уже после конкурса узнавали об этом, скачивали, читали. Написать, чтобы кому-то потом показать? Такого желания у меня нет. Это тем, кто стихи пишет, удобно – форма позволяет сразу зачитать результат творчества.

— Насколько я понимаю, пьеса  неожиданно имела успех?

— Да, ее (в переводе на английский) читал Том Стоппард, в своем театре в Лондоне, где работают Кевин Спейси, Джуд Лоу и многие другие знаменитости. Это был некий аванс моей дальнейшей деятельности. Сейчас я более уверен в себе, но конкурсы для меня – второстепенная вещь. Публике «Престиж» нравится, думаю, из-за четкой фабулы и построения в соответствии со всеми драматургическими канонами. В нем есть завязка, развитие, кульминация и развязка. Я же, как автор, пьесой не доволен.

— Все авторы к себе несправедливы…

— Да, от меня сложно ожидать какой-либо объективности. Кому-то эта пьеса нравится.

— Что происходит у вас в голове? Ходят герои, разговаривают, у них есть костюмы?..

— Конечно. Но не всегда. Бывает, идея долго-долго лежит, приходит-уходит, параллельно появляются другие идеи, заслоняющие первую. Что происходит в голове? Вот я тот же вопрос хочу задать Строганову (драматург, писатель, доктор медицинских наук, живет в Барнауле – прим. ред.). (смеется). Как он пишет, я вообще не могу представить. При этом там все так лаконично и просто, да еще с юмором и знаниями профессора психиатрии. Это мой любимый драматург, самый сложный и неоднозначный. Я ставил его пьесу «Дивертисмент» с артистами Молодежного театра 30 ноября в «Республике ИЗО».

— Кого из драматургов вы еще цените?

— Чехова, Сэмюэла Беккета, может быть, Вырыпаева.

— Вы любите скорее психологическую драму, нежели сюжетную?

— Конечно. Она поднимает вечные, экзистенциальные вопросы. Я вообще предпочитаю литературу, отвечающую на вечные вопросы. Достоевский, Диккенс, Стендаль, Кафка – это мой выбор. Чеховская «Чайка», кстати, не «зашла» с первого раза, потому что он создал новую театральную форму, которую непривычно было видеть зрителю. Он начал описывать быт, и что мы видим у Чехова? Герои просто сидят и разговаривают. Действия нет, там философия. Потом зритель к этому привык, в наше время это выдают за эталон театра. Сейчас, когда авторы предлагают какие-то новые формы, мы называем это новой сценой, авангардом. То, что мы увидим в дальнейшем, будет совершенно не похоже на творчество Чехова или Островского. Поэтому сюжет не так важен, как психологический и философский моменты. Мне интересно смотреть вглубь: на личность, ее проблемы, взаимодействие с другими личностями. Это самое важное. И если я буду что-то писать в дальнейшем, то только о взаимоотношениях человека с человеком. Главное, что люди хотят сказать, как они говорят или как они молчат.

Когда-нибудь, наверное, я напишу смешную комедию. Хотя это  тоже нужно уметь – очень важно, что автор находит комичным. Я люблю интересные произведения с сюжетом, но такие мне редко попадаются. Есть вещи, которые другим было тяжело смотреть в кино или в театре, люди уходили еще до конца, а я смотрел на одном дыхании. Это дело вкуса. Большинство зрителей любит четкую фабулу, наблюдать за героями и видеть в них себя, переживать вместе с ними новый опыт. Я склоняюсь немного к другому.

— Вы как творец амбициозны? Есть мечта увидеть свои пьесы на лучших подмостках мира?

— Безусловно. Увидеть свою пьесу во МХАТе, например, или получить «Каннскую ветвь». Конечно, это весьма привлекательная  цель. «Каннская ветвь» для меня вообще мечта, поэтому и учусь на режиссера. Театр я при этом не исключаю – это две противоположных вещи, которые друг друга дополняют.

— Вы учитесь на театрального режиссера, но хотели бы снимать кино?

— Театральные законы доминирующие (система Станиславского и т.д.), поэтому необходимо знать правила театра! На этом фундаменте многое можно построить.

— Вообще авторы обычно уклоняются от этого вопроса, но все-таки: какое свое произведение вы любите больше всего?

— «Метафизику», наверное. И еще последнюю – «Крэк». Я очень люблю «Метафизику», потому что это прямая сатира на то, что происходит сейчас, и то, что я вижу по телевизору. Это, наверное, единственная пьеса, в которой я смог довершить то, что было задумано. Я ничего не хотел бы в ней менять вообще. Она целенаправленно незакончена, в ней оставлен открытый финал.

— Они пришли, поговорили…

— Они ушли.

— И ни о чем не договорились.

— Изначально она должна была называться «в лоб»: «Пусть говорят». И там было побольше «трэша», но я ее сократил: собрал в ней людей разного темперамента, дохода, характера…

— Которые постоянно отвлекаются от главной темы…

— Они вообще не говорят об этом! Потому что тема действительно серьезная. Они не пытаются решить эту проблему, они хотят уйти от нее таким образом, чтобы все выглядело «прилично». И в итоге они все расходятся по домам, ничего не сделав. Поэт резюмирует, что время такое, и я с ним согласен. Если я и буду ставить что-то из своего, то только ее, наверное. Что касается последней пьесы «Крэк», то это поиск формы, отсылка к Чехову.  Это чисто чеховский тип пьесы: с длинными ремарками, с бытом, завязывается обычная интрига, где один герой вплетает другого в авантюру.

— Герои многих ваших пьес осуждают общество потребления. Это ваша принципиальная позиция или между автором и персонажами есть определенное расстояние? Героев «Престижа», Камиля и Дюка, например, раздражает открытие торгового центра.

— Да это не то, чтобы протест против потребления. Камиля волнует, что он не видит счастливой страны, где люди читают книги, развивают свою личность, имеют мотивацию. Нет, все берут кредиты и живут одинаково. Не хватает эстетической, культурной части жизни, чего-то кроме денег. Эстетика – мать этики, как говорил Бродский. Но я не протестую и не борюсь, как и не затрагиваю политические или религиозные темы абсолютно.

— Существует такая концепция театра и драмы как борьбы: удар – отражение, каждая реплика – это нападение или защита.  Герои ваших пьес – они как-то «уворачиваются» друг от друга: уходят от темы, отвечают на незаданные вопросы. Не получается столкновения.

— Столкновение происходит на идеологическом фронте. Конфликт заключается в том, что один герой не принимает другого. Они пытаются уйти от разговора, надавить друг на друга. С одной стороны, ничего не случается, с другой – внутренний конфликт. Его тяжело на первый взгляд увидеть, это надо почувствовать. Мне очень нравится режиссер Микеланджело Антониони, коллега Тарковского, и если вы посмотрите его картины, вы поймете, что там, по большому счету, ничего не происходит. Из современных режиссеров такие картины снимают Джим Джармуш и Вим Вендерс. И в результате отсутствия
событий смотришь на людей.

— Хотела спросить: вы уверенный в себе автор?

— Да, безусловно. Я верю в то, что я делаю, в то, что пишу, как бы критично я к этому ни относился. В любом случае мое творчество – это отражение меня. Нет смысла не верить в то, что делаешь, или говорить, что не веришь.

Я занят пока поиском формы, следующие мои пьесы будут совсем иными. Думаю, скоро я выработаю свой почерк, свой стиль.

— Думаете, еще не нашли его?

— Пока нет. Волнует много что, но сразу прийти к своей форме не выходит. Представьте, сколько всего нужно прочесть, проанализировать, посмотреть на что-то по-новому.

— Бывало такое: прочитал или увидел пьесу коллеги-драматурга – и сразу мысль «Я больше не пишу»?

— Это бывает, наверное, у тех людей, которые пишут для кого-то или хотят понравиться публике. У меня всегда есть потребность в писательстве. Даже мой личный график как-то всегда связан с этим. Я вижу людей, которые делают драмы в разы лучше, Строганов, например. Но те, кто лучше тебя, будут всегда. Нужно это понимать. Меня это только мотивирует.

— Все мы проходили в школе анализ художественного текста. Бывало ли, что в ваших произведениях находили совсем не то, что вы туда вкладывали?

— Такая проблема возникает у авторов, у которых четкая фабула, хорошо простроенный сюжет. Мне кажется, даже неплохо, если каждый увидит в моих произведениях что-то свое. Есть два вида творцов: одни имитируют, иллюстрируют мир, другие создают свой собственный – на первый взгляд непонятный. Но они с помощью этого пытаются высказать нечто сокровенное.

— Яркий пример – Кафка.

— Кафка, Сартр, вектор тот. Хотя Кафка тянется к авангарду, он любил просто перевернуть все с ног на голову.

Мои пьесы можно играть хоть на лавочке. У меня не предусмотрено роскошных декораций, большого количества ремарок, как в шекспировском театре. Сто человек придет или пять – неважно. Важно, чтобы кто-то сказал: «Я понимаю, о чем ты хотел рассказать». Человек, который хочет донести свою мысль, любыми способами ее донесет.

Анна КУХАРЕВА
Источник: novoaltaysk.online

вверх