ДРАМСИБ

Игорь Муренко: Меня завораживает, делает счастливым само течение жизни

Он — самый востребованный из новосибирских драматургов.

ЕСЛИ БЫ МЕНЯ СПРОСИЛИ, существуют ли на свете абсолютно, непогрешимо положительные люди, а я бы без запинки ответила: да. А в пример бы привела Игоря Николаевича Муренко, бывшего одним из наиболее авторитетных журналистов и репортеров на ГТРК «Новосибирск» и добившегося высот в драматургическом творчестве. Обычно литераторам, «богеме» свойственна свистопляска, связанная с вихрем светской жизни, стимуляцией вдохновения пьянками, частой сменой половых партнеров и т. д. А он — идеальный семьянин, лишенный вредных привычек и тяги к эпатажу, к экстравагантным выходкам. Нет, я никого не осуждаю, я за свободу выбора образа жизни, но меня восхищает логичная, праведная, полная достоинства и смысла линия жизни Игоря Муренко. Вероятно, из-за этой душевной чистоты он выглядит как минимум лет на 15 младше своего возраста — застрял в облике мужчины около 40 лет, каким запомнился телезрителям. Совершенно не стареет, не меняется со временем ни внешне, ни внутренне. 

На днях в Сибирском центре современного искусства состоялась читка его новой пьесы «Клад Крем», организованная товариществом сибирских драматургов «ДрамСиб». В читке участвовали актеры четырех театров — заслуженные артисты РФ Евгений Важенин и Александр Варавин из «Глобуса», Наталья Варахоба из «Красного факела», Сергей Грановесов (заслуженный артист России и и. о. худрука театра «На левом берегу») и Владимир Казанцев из «Старого дома». Слушатели смеялись практически непрерывно, реагировали более чем эмоционально. В первом ряду сидел Анатолий Узденский, народный артист России, бывший «стародомовец», ныне актер московского «Современника», вынесший вердикт: «Пьеса будет жить!» Интересно, что автор вовсе не испытал «час торжества», на читке продолжал работать над текстом, сидел то с отстраненным, то с тревожным лицом и делал себе пометки. Новая пьеса стала отправной точкой нашего диалога. 

— Игорь, прежде всего хочу тебя поздравить. Я знаю, чего — каких мук и самоотречения — стоит создание текста, реализация замысла. Никогда, ни в каких ситуациях не испытывала большего удовлетворения, чем в тот момент, когда ставлю финальную точку и с блаженством откидываюсь на спинку кресла, придвинутого к письменному столу. 

— Ира, читка в СЦИИ для меня стала этапом работы, а не демонстрацией готового результата, она помогла мне понять, куда двигаться дальше, что дорабатывать. Продолжаю работать над пьесой каждый день, нет такого дня, чтобы что-то не поменял. Но не могу сказать, что этот процесс меня как-то удручает, он меня, наоборот, греет, радует. 

— Зачем дорабатывать, если пьеса уже хороша? 

— Затем, что она будет еще лучше. 

— Ладно, допустим, так и произойдет. Расскажи, пожалуйста, нашим читателям, о чем пьеса, откуда это странное название «Клад Крем» без разъединяющей точки между двумя словами. 

— Мне подумалось, что название «Клад Крем» будет очень хорошо смотреться на театральной афише. Оба слова означают нечто приятное. Вот ты бы хотела найти клад? 

— Я? Никогда, даже в мыслях близко не держала. Наверное, потому что мне давно не 17 лет, я законченная реалистка. Но согласна: клад и крем — это привлекательные слова. 

— Вот. Как только произносится первая фраза пьесы, название словно расцветает для зрителя. Тем более что это по жанру комедия. Становится понятно, почему именно такое название. Но я сейчас хотел бы сохранить сюжет в тайне. О чем пьеса, отвечу коротко, анонсом, который сопровождал объявление о читке: «Курортный роман и мир тонких энергий. Ревность, измена и выбор у последней черты — все это сводит вас с ума? Профессиональный психолог поможет вам, даже если ему самому нужна психологическая поддержка». 

— Ах, ну да, у тебя один из персонажей — психолог. Им, правда, зачастую самим нужна психологическая поддержка. А вот писатели самодостаточны — сами себе формируют устраивающую их реальность хотя бы в фантазиях. Кстати, тема курортного романа, по-моему, из неисчерпаемых. Взять «Даму с собачкой» Чехова. У меня нет собачки, но только на курорте я готова к романтическим приключениям, а здесь — о, нет, только не это, извините, мужчина! 

— Да уж знаю твои принципы. Вернусь к читке — это была проверка текста на публике, и она прошла хорошо. Смеха было много. Это важно для комедии. Нет смеха — нет комедии. Сейчас я вношу в пьесу изменения, связанные с решением задачи — как вместить методы Эриксоновского гипноза и нейролингвистического программирования, которыми владеет мой психолог, в комедийное театральное пространство. И так вместить, чтобы незаметное для пациента стало заметным для зрителя. Похоже, мне удалось решить эту задачу. 

— Хотя, казалось бы, куда уж круче? 25 декабря исполнится 17 лет со дня премьеры «Шуток в глухомани» в НГДТ Сергея Афанасьева, спектакль сыгран уже около 600 раз, он очевидный лидер посещаемости, прямо нетленка. Я сама была свидетелем, как в кассе паренек спрашивал билеты на спектакль «где лепят пельмени» — название запамятовал, а пельмени стали кодовым знаком. Давай вернемся на «дцать» лет назад, расскажи, как сочинялся этот твой хит. Как возник замысел? 

— Первую свою пьесу я написал в 32 года. Только после 30 лет появляется свое отношение к жизни — в приближении к возрасту Христа. За плечами у меня были армия, университет, работа в заводской газете и на телевидении. 

— Не сомневаюсь, что еще до того, много раньше ты писал стихи. 

— Писал. А первую пьесу показал главному режиссеру новосибирского ТЮЗа, и он сказал: «Вы умеете строить диалог. Вам нужно попасть на семинар к Виктору Розову». Но в литинститут, где преподавал Розов, с высшим филологическим образованием не брали. Но я поехал в Москву и позвонил мастеру по телефону, попросил его прочесть мою рукопись. Он согласился и через неделю вынес вердикт: «Ни в коем случае не бросайте. Пишите следующую пьесу. Вы созданы для этого». Эти слова, три короткие фразы поддерживали меня в трудные минуты, а таких минут было много, ведь 9 лет театры отвергали мои пьесы. 

Большую помощь мне как начинающему автору оказали лаборатория драматургов, режиссеров и критиков Урала, Сибири и Дальнего Востока, семинар драматургов России в Рузе, семинар молодых драматургов СССР, участником которых я был в течение нескольких лет. Но помощь эта была теоретического плана, а вот на практике никто не хотел первым репетировать пьесу автора, пьес которого никто еще не ставил. Режиссеры текст хвалили и при этом говорили: «Меня в театре спросят — а где еще поставлен автор? И что я скажу?» 

Как ни странно, помогла моя репутация защитника «униженных и оскорбленных» на телевидении. Телевизионная популярность сработала. Новосибирский театр «Старый дом», завлит которого читала мои пьесы, предложила написать пьесу по сказкам Андерсена. 

— Вот в этом месте, извини, перебью. Когда ты говорил о главреже ТЮЗа, ты кого имел в виду? Григория Гоберника? А завлит облдрамы — «Старого дома» — это Виктория Холодова? 

— Что-то угадала, что-то нет. С Григорием Яковлевичем Гоберником я до сих пор дружу, общаюсь через Facebook. Он поставил в «Глобусе» мою пьесу «Призвание — убийца». И поставил гениально. Но главрежем тогда был Лев Серапионович Белов. 

— А я дружу с Викторией, бессменным завлитом московского Театра.Doc, — это были уникальные времена в «Старом доме», когда мы, журналисты, битком набивались в ее тесный кабинет, говорили и спорили. Она практически создала первую театральную дискуссионную площадку. 

— Конечно! Но вернусь к ее предложению. Я почитал сказки датчанина Андерсена и обратил внимание на то, что он очень религиозен. Шел 1991 год, народ жадно читал ранее запрещенное Евангелие, и я предложил театру более «горячий» вариант — положить в основу пьесы историю Иисуса Христа. Мать и отец рассказывают сыну перед сном о рождении и распятии Спасителя, и мальчик во сне отправляется спасать Иисуса… Так появились пьеса «Отче наш» и моя первая премьера, спектакль, показывавшийся семь сезонов, ставший лауреатом международного фестиваля в Одессе, на Украине. 

— Я, если честно, вообще не представляю, как ты находил время на то, чтобы писать пьесы, ведь ты каждый день работал в эфире. У тебя журналистское образование? 

— Нет, я по образованию филолог, окончил Новосибирский государственный университет. И ты угадала, я с детства писал стихи, приглядывался к тому, как пишут большие поэты: Бальмонт, Баратынский, Блок, Брюсов, Бунин, Глинка, Державин, Есенин, Лермонтов, Пушкин, Северянин, Тютчев и другие. Для того чтобы лучше изучить литературу и инструментарий, которым она создается — язык, — я и поступал на филфак НГУ. 

— Большой был конкурс? 

— Нормальный, пять человек на место. Сначала о драматургии, о театре не думал. Но вот на втором курсе внезапно появилось страстное желание играть в театре. На мое счастье, в университете образовался студенческий театр, и я с наслаждением приступил к репетициям роли Маскариля в пьесе Мольера «Смешные жеманницы». Имел успех, но цели стать актером все-таки не появилось. 

— Давай подсчитаем, сколько ты написал пьес. Я, кроме тех, что шли в Новосибирске, читала «Актриса ночью». 

— «Актриса ночью» была поставлена в Казахстане, в театре «САНТ» города Актау, другая моя пьеса «Семечко тыквы» сначала была освоена на Новосибирской студии телевидения, а после в студии «Софит» города Спасска в Приморском крае. Далее пьесы «Королева Лир», «Мусорные бяки», «Бабуин и дембель», «Сын приехал» — поставлены на ГТРК «Новосибирск», комедия-буфф «F1-помощь! Памяти Windows 2000» поставлена в Минске в молодежном театре. Вообще у меня более 15 пьес, но — признаю — такого успеха, как «Шутки в глухомани», ни одна другая не удостоилась. «Шутки» поставлены в 46 театрах страны, в таких городах, как Киров, Мурманск (дважды), Тверь, Барнаул и т. д., в Узбекистане (Ташкент) и Казахстане (Усть-Каменогорск). 

— Отлично!.. Догадайся, какой вопрос вертится у меня на языке? 

— Как я писал эту пьесу? 

— Нет, сделала ли тебя богатым эта пьеса, авторские отчисления от проката? 

— Ира, какое богатство? У меня как не было машины, так ее и нет, в материальном смысле ничего не изменилось. И это хорошо — для драматургии, вообще для творческого человека. Большие деньги расхолаживают. Чем больше комфорта, тем меньше творчества. Заметил на примере известных поэтов и композиторов. Пока ездили в метро — писали хорошие песни. Как только пересели на джипы, песни перестали брать за душу. Как говорил известный искусствовед Борис Поплавский: «Искусство рождается из неуверенности». 

Я все же хочу рассказать тебе, как я писал «Шутки». Писал полтора года. Пьеса брыкалась, как дикая лошадь, не давалась в руки, как Жар-Птица. Были моменты, когда я в отчаянии хотел ее бросить. Но сцена, где Санька ночью храпит в гробу, маячила, манила, увлекала — хотя я не знал, как сюжетно к ней подвести. И вот наступил снежный апрель, и у меня в мозгу «заискрило». Тогда уже не я пытался ухватиться за пьесу, а она схватилась за меня и уже не отпускала, заставляла бросить все семейные дела и уходить в выходные дни на работу, чтобы в тишине и одиночестве писать. 

«Шутки» понравились Сергею Афанасьеву, но он поставил мне условие — найти на постановку 60 миллионов рублей (в то время это равнялось примерно 10 000 долларов). И тут вновь помогла моя телевизионная известность. Первый же человек, к которому я обратился, дал всю сумму. 

Вот ты видела покупателя билетов, а я почитал форум и убедился, что люди ходят на «Шутки» в пятый и в шестой раз, чтобы избавиться от хандры, от депрессии.

— Знаешь, твои «Шутки» тот случай, что в рекламе не нуждается. Я поражаюсь тому, как ты сам в довольно сложных обстоятельствах сохраняешь оптимизм. 

— Что ты имеешь в виду под «сложными обстоятельствами»? 

— То, что у тебя дома две пожилые женщины. Одна лежачая, другая еле ходит. О них надо день и ночь заботиться, как о детях. Твоя мама и твоя теща. 

— Так это не обсуждается, это человеческий долг — заботиться о родителях. Моей маме 87 лет, я очень счастлив, что мама жива, со мной; не важно, что она еле передвигается на ходунках, больше не печет пирожки. Это моя мама!.. Я и к теще отношусь, как к родной маме, ничего, привык кормить, беседовать, давать лекарство. 

— У тебя вообще здравое, верное отношение к жизни. Помню, несколько лет назад встретила тебя на подступах к набережной Оби, близ Речного вокзала. Ты просто гулял, дышал свежим воздухом, наслаждался красками заката. Наверное, ловил от них вдохновение. Я совершенно лишена простых удовольствий жизни, довлеет суета — быстро-быстро бегу, смотрю, пишу. И только мечтаю о степенности. 

— Неужели ты помнишь о том, как мы встретились на набережной? 

— Конечно, у меня с памятью вообще все хорошо. И еще я часто испытываю зависть к людям, которые умеют что-то делать лучше меня. Вернее, это восхищение, граничащее с белой завистью. У тебя есть драматургический дар, а у меня его нет, но оценить-то я способна! А ты к кому-нибудь испытывал зависть? 

— Было дело. К Альберу Камю. Потому что всегда будут изучать историю философии, а в ней экзистенциализм. А романы Камю являются составной (художественной частью) этого философского течения. Поэтому их будут читать всегда. И через 100, и через 300, и через 500 лет. 

— А не хочешь восхититься своей супругой Верочкой? 

— С удовольствием. Задавай вопрос о личной жизни поконкретнее, и я отвечу. 

— Я думаю — тебе реально повезло со спутницей жизни. Актеры «Старого дома» мне однажды рассказывали, как после премьеры твоей пьесы ты всех пригласил к вам домой, и вы до утра праздновали, обсуждали. А Вера поддержала приглашение, собрала на стол. Так поступить могла только истинная единомышленница. 

— Ну что я могу в двух словах сказать о Вере? О ней и 20 томов написать — мало. Да, мне повезло, жена — умница и красавица. 

— Расскажи, как познакомились, как ухаживал, какими словами признавался в любви. 

— Ой, так давно это было… Я сначала увидел Веру на фотографии, и возникло видение, что мы женаты, у нас есть дети. Я был взрослым — 34 года, она на 12 лет младше, была еще студенткой. Пригласил Веру в Центральный ресторан, располагавшийся на площади Ленина, и занимал рассказами о своих подвигах в армии. А служил я в батальоне милиции, так что рассказать было о чем. 

— Вы танцевали, смотрели друг другу в глаза? 

— Нет — в уши. Шутка. Да, но это не столь важно. Когда я провожал Веру домой, прочитал ей свое стихотворение, которое сочинил в армии, когда ночью стоял в карауле, охранял воинскую часть. 

      Дальний гром и тучи над полем 
      не пугали в траве муравья. 
      Он тащил землянику довольный — 
      сытой будет сегодня семья. 
      Представлял, как голодный сынишка 
      сладкой ягодой вымажет рот, 
      Лапки, усики, брюшко, штанишки 
      и, обняв папу, сладко заснет. 
      Дождь закапал, в грозу превращаясь, 
      оставалось чуть-чуть до жилья, 
      Но корова, домой возвращаясь, 
      раздавила ногой муравья. 
      Поздним вечером в темном пригоне 
      жадно вымя теленок сосал 
      И не знал, что один муравьенок 
      муравья в муравейнике ждал. 

— Знаешь, что мне кажется характерным для твоего творчества? Отсутствие пошлости, ненормативной лексики, спекуляций на эротизме. Ты доказал, что можно быть востребованным автором без этих «манков». 

— Не думаю, что я был бы более популярным с «манками», как ты выразилась, и к тому же это был бы не я. Каким случился, таким и пригодился. 

— Игорь, вот интересно — 25 декабря у тебя день рождения, и в тот же день исполнится 17-летие спектакля «Шутки в глухомани» в театре Сергея Афанасьева. Тебе сколько лет исполнится? 

— Давай считать, что мне тоже 17? И все у меня впереди. 

— Согласна. С наступающим! 

Источник: novosibirsk.bezformata.ru

вверх